Людмила Минич - Жемчужина из логова Дракона[VolgoDon конвертируется в fb2]

— Да и гость ли он? — присовокупил еще один советник, он даже не подумал встать, ибо был еще молод, но уже жирен не по годам. — Поговаривают, что этот стихотворец на самом деле уроженец Вальвира, и много лет скрывался от нашего правосудия. Потому–то эта птица раньше к нам не залетала. Что скажет советник Тринн?

— Что я могу сказать, — Тринн опустил глаза в притворной скорби, вздохнул. — Мне тяжело вспоминать кончину моего любимого дядюшки, столь чтимого всеми. Я не хотел бы ворошить прошлое… тем более при таком стечении праздного люда.

— Погодите–ка, а что молчит сам стихотворец? — опять бесцеремонно вмешался молодой толстяк. — Если ему есть что сказать.

Все разом повернулись к Ветру.

Он молчал, испытывая чувство, что рушатся стены. Нет времени ткать слово за словом, подчиняя слушателей своей воле. Нет времени рассказывать правду — начни он только, как вперед выступит Сухой, и довершит блестяще начатый разгром. Наверняка этот сюрприз для него приготовил Тринн, остерегая стихотворца от разоблачения его делишек. Илча… он вряд ли мог добровольно стать острием господина советника, он всегда был одиночкой, даже в уличном братстве. Однако со своей жаждой мщения мальчишка здорово пригодился на этом представлении.

Теперь уже не оставалось ни малейшего сомнения, что это тончайшая игра, в которой все вольно или невольно играли определенные им роли. И Ветру назначено было промолчать, проглотить свою гордость и перед удивленными взорами Ильеса и Таки выместись прочь из Вальвира, как и в прошлый раз, стыдливо укрываясь от людского презрения. Больше никогда не видеть Илчу, расстаться врагами. Не то чтобы Ветру хотелось сейчас перед ним оправдаться, слишком свежа еще собственная боль, хоть, может, он и заслужил ее. Но боль за боль — плохой исход, ибо это река, что будет шириться и шириться, пока не затеряется в безбрежии. Вон, парень до сих пор глазами сверкает.

Ты сам таким его сделал, Ветер. Ты опоздал в Тарезу всего на два дневных срока, дней десять, не больше, но каждый из них растянулся на год.

— Что я могу сказать в ответ людской молве?.. — начал он, но Илча тут же грубо прервал стихотворца, вновь привлекая к себе утерянное внимание публики.

— А ты бы мне ответил! Или боишься? А все потому, что я про тебя много знаю!

Какие у парня глаза отчаянные, точно он из последних сил от темников отбивается. Нехорошие глаза.

Вокруг переговаривались, выкрикивали, шикали друг на друга, шум сделался невообразимый, однако советник Трод, добровольно взявший на себя роль распорядителя в этом непростом и щекотливом деле, поднял руку, призывая к тишине. Стражники вовсю усмиряли самых рьяных спорщиков.

— Рекомендация советника Таира, конечно, стоит многого, однако ты, — он снова ткнул пальцем, — до сей поры так и не сказал, что за вина на Вольном Ветре. Много кричал, назвал его вором, но ничем не подкрепил своих слов.

— Я потому и прошу суда. Настоящего, как положено!

— Как житель Вальвира ты имеешь право на подобные просьбы, однако сам тоже попадешь под стражу. Ибо пока не вынесен приговор, ты не более чем злобный наветчик.

— Это я знаю…

Но советник нетерпеливо отмахнулся, призывая его молчать.

— Ты прилюдно ославил Вольного Ветра и потому прилюдно же должен растолковать, в чем твоя обида и почему требуешь судилища. Если же нечего сказать, то завтра же утром будешь бит плетьми на площади за оскорбление чести, ибо стихотворец — гость нашего города.

— И скажу! — бросил Илча.

Со стороны казалось, что он глядит прямо в глаза стихотворцу, но Ветру лишь однажды удалось поймать его взгляд. Так и полыхнуло злобой, отчаянием и еще чем–то. Парень тут же отвел глаза.

— Так вот, люди Вальвира… Не зря ходят слухи, что стихотворец по прозванью Вольный Ветер всякие разные чародейские штучки умеет. Так оно и есть, хоть чародейство давно запрещено и у нас, в Вольных Городах, и в Витамском Царстве, и в Либии, потому что против честного человека оно. И служители Святилищ Драконов за тем надзирают, да, видно, плохо! Главное, голос у него особый. Вы на себя посмотрите: только что куча народу слезы лила из–за какого–то разнесчастного мальчишки! Да если бы правда еще была, а то ведь дурацкая сказка, чтобы слезу давить да монету из ваших кошелей!

Ветер слышал вокруг переругивания. Да, Илча ловко подловил их. Так расчувствоваться из–за простенькой сказки… Действительно неуместно и очень даже глупо. Ветер невольно усмехнулся.

— Он еще и смеется! Поглядите! — возмущенно завопили откуда–то сбоку.

Послышались негодующие возгласы.

— Так слушайте же, люди! Давно это было, срока два, поди, стукнуло. Я тогда мальчишкой был еще неразумным, вот на голос тот и попался. Потому–то у этого стихотворца всегда от учеников отбою не было. А он не всех привечал, приглядывался, половчее высматривал. А я‑то, дурень, себя от счастья не помнил, что меня в ученики сам Вольный Ветер взять сподобился. Говорил, что дар у меня большой стихотворный, да еще не хуже его собственного будет! Не смейтесь, люди, говорю же вам: какие тогда мои годы были! А голосу его чародейскому упираться невозможно вовсе! Вот я и наслушался про жизнь бродячую, про славу, и все бросил, дом, отца, за ним подался. Как собачонка побежал, ничего не разумел, что делаю! Как пеленою затянуло! Вот какая сила у него!

Илча то и дело протягивал руки к толпе, точно приглашая всех в свидетели. Надо сказать, что искренняя ненависть, горевшая в глазах, придавала убедительность его речам, а если голос и срывался, то только от негодования. Нет, в актерстве и умышленном навете заподозрить его было трудно.

— Да я и не один был такой, — продолжал Илча. — Сначала он меня все привечал да нахваливал, пока от родного дома далеко не забрели, вот тут–то все и началось, только глаза у меня не сразу открылись. Не отодрать было, уж больно сладко он стелил. Вы, небось, все думаете, он скромный стихотворец, что от дома к дому бродяжничает? Да он побогаче многих из вас будет!

Парень мрачно усмехнулся, сделал паузу, достаточную, чтобы вокруг еще притихли. Все–таки недолгие уроки Ветра пошли ему в пользу, кое–чему Илча успел научиться.

— Вот позовут его в хороший дом, а он хозяина так заморочит, что тот сначала за какой–то свиток кучу золота отвалит, а потом еще в подарок пожертвует, «в дар великому таланту», и сам потом спасибо скажет, — скривился он. — Все отдаст, да еще в восхищении останется. Вот так он добром чужим и разживался, а временами все это припрятывал где–то. Верно, у подельников своих, только я их не видал. А что вы думаете, люди, он один? Да у него повсюду с темниками дел полно, везде его знают. Слышал как–то я… — он неловко запнулся, и прибавил еще тише: — Этот Ветер — вор и мошенник, хоть дар у него и правда изрядный. Только он его больше не на стихи свои тратит, а на то, чтоб людей дурачить да добром чужим втихую прирастать. Верно, у Нимоа терпежа не стало от такого глумления, вот и столкнул он нас сегодня… лоб в лоб.